Автобиографические заметки профессора И. М. Саркизова-Серазини. Часть 11

XI

Развалив работу в Институте, разложив студенчество, запугав своими угрозами и педагогический персонал, Магитон был, наконец, отстранен от должности ректора Института.

На его место был назначен директором сначала Кузнецов, проработавший на этой должности недолго, а затем его сменил Фрумин. Вступление Фрумина и его правой руки Черняка в Инфизкульт произошло в 1932 году.

К чести обоих надо сказать, что они навели  в Институте суровую дисциплину, СНУР был упразднен окончательно. Правда, он почти никогда не собирался и при Магитоне. Институт управлялся директором в порядке единоначалия. При директоре функционировал штаб Института, который являлся органом управления по учебно-боевой и строевой службе. Штаб руководил всей учебно-организационной, учебно-воспитательной работой факультетов, а также научно-исследовательской работой. Возглавлял штаб Института друг и приятель Фрумина — Черняк. Кроме штаба института была еще Политчасть, руководившая партийно-политической и культурно-просветительной работой в Институте.

Институт имел следующие факультеты: командный — готовивший организаторов-методистов  физической подготовки в РККА, со сроком обучения 4 года; организационно-методический с отделениями: дошкольно-школьный — подготавливающий работников для системы народного образования, вузовский — готовящий преподавателей физкультуры в вузах; самодеятельный — готовящий специалистов для самодеятельного физкультдвижения. Срок обучения в каждом отделении был 4 года. Существовал также спортивно-технический факультет с отделениями по разным видам спорта, выпускавшими специалистов, мастеров-тренеров по отдельным видам спорта со сроком обучения 2 года.

Кроме того, при Институте имелись:  научно-исследовательский институт, научно-производственная лаборатория спортинвентаря, институт аспирантуры, готовящий кандидатов наук по отдельным вопросам физической культуры.

Каждый факультет являлся учебным и строевым подразделением Института, ведающим всей организационно-методической, учебной, военно-воспитательной и строевой работой со студентами.

На кафедры возлагалась учебно-воспитательная, программно-методическая и научно-исследовательская работа. В области методической, научно-исследовательской и материального обеспечения кафедры подчинялись непосредственно штабу.

Инфизкульт в полном смысле слова был военизирован. Было введено вставание и отдача рапорта при входе преподавателя, по территории Института, в самом Институте расхаживали патрули, стояли часовые. Магитоновщина изгонялась самым тщательным образом. Пьянство и всякого рода разгильдяйство искоренилось. Внешне как будто бы было все благополучно и только после ареста Фрумина и Черняка стало известно об их кутежах и о развращении некоторых студенток руководством института, особенно в летних лагерях, куда выезжал Инфизкульт на все лето.

С 1930 года я имел звание доцента и по-прежнему усиленно работал в избранном мною направлении. В 1933 году я был утвержден в звании профессора. Это звание было утверждено и постановлением Всесоюзной Квалификационной Комиссией ВСФК СССР от 9 апреля 1934 года.

Когда я вспоминаю период хозяйничанья в Инфизкульте разных врагов народа, я могу только одно свидетельствовать, что почти весь состав Института, особенно его научные работники, не взирая ни на что,  самоотверженно работали и в меру своих сил стремились выполнять задания партии и Правительства. То же делало и студенчество.

Несмотря на ряд неблагоприятных обстоятельств, коллектив института работал над различной тематикой. Свои работы нам негде было печатать. Прекратилось издание «трудов института», прекратилось на несколько  лет и печатание журнала «Теория и практика фк». Свои работы мы печатали там, где представлялась хоть какая-нибудь небольшая возможность. У каждого из нас имелось ряд работ, которые негде был напечатать, они залеживались, теряли свое значение, старели. Это обстоятельство мало трогало Фрумина и фактического руководителя Института Черняка.

И все же авторитет Института в глазах научно-педагогической общественности страны стоял высоко. Институт начал организовывать  ряд краткосрочных курсов по физической культуре для «тысячников», «ВЦСПС» и для других организаций, помогая таким образом созданию кадров низовых работников по физкультурной подготовке широких масс. Подняв на большую высоту физкультурное и спортивное мастерство студентов, обучавшихся в Институте, Инфизкульт завоевал ряд первых мест на всесоюзных спортивных состязаниях и установил ряд всесоюзных рекордов.

Несмотря ни на какие неблагоприятные обстоятельства, ни на один день не прекращалась работа лабораторий и кабинетов Института. Правительство и партия оценили работу нашего коллектива. 28 июня 1934 года Центральный Исполнительный Комитет Союза ССР наградил Институт орденом Ленина, а в 1935 году институту присвоено было право носить имя великого вождя  трудящихся товарища Сталина.

Я не могу утверждать, чтобы нам, научным работникам, было легче работать при Фрумине. Наша работа была отдана под контроль людей, часто никакого отношения не имевших к делу физического воспитания. Многие из старых работников помнят некоего Иоффе — родственника не то Фрумина, не то Черняка, по профессии скорняка, которому штаб поручал обследование нашей научно-методической работы.

Однажды Иоффе в сопровождении П. А. Рудика явился в мое отделение для обследования ведущейся работы по лечебной физкультуре. Не вникнув в сущность самой работы  и ее значения для профилактики и лечения различных заболеваний, для ознакомления студентов с основами врачебной гимнастики, этот гражданин безапелляционно мне заявил, что такая работа не в интересах института, и пусть ею занимается, кто хочет, но только не институт.

В результате визита Иоффе через неделю  с моим отделением произошел следующий возмутительный акт. По распоряжению штаба, т. е. Черняка, в мое отсутствие и отсутствие моих сотрудников, вся аппаратура по корригирующей гимнастике, аппаратура врачебного контроля, архив с историями болезней почти за 10 лет были вечером выброшены на двор, без предупреждения меня о подобном вандализме.

Утром в понедельник, явившись в институт, я нашел на снегу перед парадным входом в Инфизкульт валяющиеся гимнастические стенки, скамейки, валики Лоренца и прочие аппараты по коррекции. Среди груды бумаг бродила лаборантка Иванова и собирала динамометры и другие приборы.

Пораженный зрелищем подобного вандализма, гибелью ценного имущества, хамским отношением ко всему коллективу  кафедры лечебной физкультуры, я направился в свое отделение. Помещение врачебного кабинета и кабинета врачебного контроля было занято уже парткомом, и всюду стояли столы. Я бросился к Черняку. Выслушав меня, он еще сильнее выдвинул вперед свою нижнюю лошадиную челюсть, за которою мы за глаза называли его «мандибула» и произнес только одну фразу: «перестарались» и вышел из кабинета.

Так погиб труд целого десятилетия, погибло много записей, интересных наблюдений, погибла ценная аппаратура, а гимнастические стенки, скамейки, бревна, бум и пр. были переданы  в подарок какому-то подшефному институту.  Мне отвели небольшую комнатку и массажную на третьем этаже старого здания. И некому было жаловаться. Шайка предателей страны занимала в то время все руководящие посты по физической культуре. Во Всесоюзном комитете председательствовал Антипов, наркомом НКЗ был Каминский, директором научно-исследовательского института — тот же Магитон, а директором Института был Фрумин.

В 1934 году научно-исследовательский институт по физической культуре, отпочковавшись от Инфизкульта, выпустил большой сборник своих трудов под названием «Физкультура и здравоохранение». Половина работ в этом сборнике принадлежала мне  и моим сотрудникам. Если Инфизкульт не мог создать благоприятных условий для развертывания исследовательской работы по лфк, то такую работу с коллективом серьезных работников я мог проводить в различных больничных учреждениях при помощи нового молодого Института. Мы работали с больными туберкулезом, болезнями обмена веществ, неврастениками, с детьми сколиотиками и хифотиками. Наша работа продолжалась успешно до назначения директором нового института того же пресловутого Магитона.

Нарком НКЗ Каминский, состоявший в родстве с Магитоном, не только продвинул его на директорский пост в научно-исследовательский  институт, но по совместительству назначил его еще директором института физиатрии и ортопедии. Я помню возмущение многих старых физиотерапевтов Мезерницкого, Багашова, Михайлова и др., которые никак не могли принять причины назначения на пост директора крупнейшего в Союзе   физиотерапевтического института такого случайного человека, не имеющего никакого отношения к физиотерапии, каким был Магитон. Кстати этот Магитон возглавлял и НТК при ВСФК.

По приходу Магитона в институт, я немедленно подал ему заявление о своем уходе. Он не возражал. На мое место Магитон назначил Шимшилевича и немедленно пожаловал его чином «действительного члена». Шимшилевич занял пост и заведующего отделением лечебной физкультуры, созданного мною в ГИФО.

Таким образом, круг замкнулся. Свою деятельность в области лечебной физкультуры я перенес в Лефортовский госпиталь и в нервно-психиатрическую больницу им. Соловьева (Донская больница). Я душевно болел за ставший для меня родным институт, отданный во владение Фрумина, Черняка, Иоффе и их прихлебателей, и в то же время я готов был все сделать для института ради его дальнейшего процветания. И я свое стремление осуществлял не на словах, а на деле. Когда перед руководством встал вопрос о  ходатайстве перед Правительством  материальной помощи, я, пользуясь личным знакомством с М. И. Калининым, которого мне приходилось лечить, устроил свидание нашего руководства с М. И. Калининым. По моей просьбе он принял меня, Фрумина, П. А. Рудика и секретаря парткома. Просьба института была удовлетворена.

Еще один раз мне пришлось выступить перед Правительством, но уже в защиту лечебной физкультуры. После ареста Антипова руководящий состав Всесоюзного Комитета по делам физкультуры и спорта был обновлен. Одним из заместителей председателя Всесоюзного Комитета была приехавшая из Украины некая Кнопова, как утверждали тогда любовница Чубаря.  Эта бойкая женщина вдруг решила, что лечебная физкультура советскому студенчеству не нужна. Быстро состряпали приказ об упразднении преподавания лфк в физкультурных вузах и, когда я осенью вернулся из отпуска, чтобы приступить к чтению лекций, Фрумин ехидно улыбаясь мне заявил, что он подготавливает приказ о моем отчислении из института за прекращением  читавшегося предмета, согласно распоряжению Кноповой.

Молча выслушав Фрумина, я немедленно отправился во Всесоюзный Комитет, надеясь поговорить по этому вопросу с председателем комитета или с его заместительницей. Меня не приняли. Тогда я, пользуясь также личным знакомство с В. М. Молотовым, бывшим в то время председателем Совнаркома, которого мне приходилось лечить, как и лечить его семью, написал ему письмо. В письме я  изложил всю несостоятельность упразднения предмета, охарактеризовал его оборонное значение и просил отметить постановление Комитета. Это письмо и до настоящего времени хранится во Всесоюзном Комитете по Делам фк и спорта при Совете Министров с резолюцией В. М. Молотова: «Проф. Саркизов-Серазини, правительственная. Следует возобновить чтение предмета лечебной физкультуры». Резолюция В. М. Молотова произвела в Комитете впечатление разорвавшейся бомбы. Посыпались по телефону звонки с приглашением явиться к Председателю Комитета и к его заместительнице для объяснения. Мне любезно сообщили, что произошло недоразумение. По телеграфу было послано распоряжение во все институты о возобновлении курса лфк.

Прошло еще немного времени, и были арестованы Фрумин, Черняк и иже с ними, арестовали Каминского, ставленницу Чубаря Кнопову  вместе с ним самим.

Приведенные мною эпизоды только до некоторой степени характеризуют, в каких трудных условиях росло и развивалось советское физическое движение и как тяжело приходилось многим из нас в этой борьбе.

Много было врагов у советской власти, пока этих врагов не изолировали и не создали благоприятные условия для работы на всех участках физкультурного фронта. Одно меня, несомненно, радовало: лечебная физкультура ширилась, захватывала собою большое количество лечебных организаций. Радовало меня и то обстоятельство, что лучшими работниками по лечебной физкультуре считались воспитанники нашего института. Меня и В. К. Стасенкова, вернувшегося после ухода Магитона вновь в Институт, забрасывали просьбами курорты, отдельные наркоматы, НКЗ, о посылке работников в санатории и институты. В летнее время множество студентов выезжало на работу по лфк на юг.

Научно-практическая работа по лфк на периферии начинала сосредотачиваться в крупнейших институтах всесоюзного значения, как, например, Пятигорский Бальнеологический институт, Сеченовский институт в Севастополе, Климатологический институт в Ялте и др.  Почти всюду руководящая роль по лечебной физкультуре принадлежала нашим бывшим воспитанникам, многие из которых стали врачами. В целях стимулирования работы неоднократно собирались областные и краевые конференции по лечебной физкультуре, на которые Инфизкульт получал постоянно приглашение.

В советской печати многократно отмечались заслуги Инфизкульта как инициатора и основателя столь важного начинания, каким являлась лечебная физкультура. Я видел осуществление моей старой мечты, которую я вынашивал много лет, и это давало мне моральное удовлетворение, пробуждало энергию для дальнейшей работы, преодолевало горечь разных неприятностей, обычных для каждого педагога и научного работника. Я был уверен, что когда-нибудь и меня вспомнят добрым словом, когда будут изучать историю института или развитие лфк в нашей стране.

Следующая часть