Автобиографические заметки профессора И. М. Саркизова-Серазини. Часть 10

X

Моя работа по-прежнему протекала по трем направлениям. Я работал по лфк, читал лекции, делал доклады, вел поликлиническую работу, участвовал в различных комиссиях, а также продолжал работу по разработке методики закаливания и спортивного массажа. После принятия и претворения в жизнь моих соображений по организации лфк на курортах СССР, принятых и одобренных ВСФК, а затем НКЗ в 1927 году, НКЗ передал дальнейшую работу по лфк  в Бюро фк НКЗ, в физкультурную комиссию при Ученом Совете НКЗ и в другие организации.

В апреле месяце Государственный центральный институт курортологии организовал в свою очередь у себя секцию по физической культуре. Первое организационное собрание отличалось большим многолюдством. Председательствовал ныне здравствующий проф. А. И. Валединский, проф. В. В. Гориневский с дочерью, я, врачи: Шифрин, Орлюк, Шимшилевич, Яхнин, Минкевич, Карпов и др.

Это совещание выделило четыре комиссии: организационную, методическую, показаний и противопоказаний и учетно-контрольную. Я и проф. Валединский вошли в комиссию показаний и противопоказаний. Таким образом, создан был еще один центр по организации лфк на курортах страны. Кроме врачей в комиссиях Института курортологии работали специалисты по фк из воспитанников нашего института: Мошков, Никитин, Дубнов, Гиппенрейтер, Лемберг и др.

Продолжая свою работу в области создания методики спортивного массажа, я не мог не констатировать почти полное отсутствие у нас специалистов по спортивному массажу.  Я получал запросы от различных спортивных объединений с просьбой выделить или рекомендовать людей, знающих спортивный массаж. К сожалению, я не мог удовлетворить подобных просьб. Тогда у меня мелькнула мысль создать курсы спортивного массажа и выпустить первых спортивных массажистов.

С большими трудностями я все же с января 1929 года открыл трехмесячные курсы по спортивному массажу — первые в истории отечественного спорта. Курсы окончили 30 специалистов, которых немедленно разобрали по спортивным обществам и лечебным учреждениям. В № 39 от 28 сентября 1929 года в журнале «Физкультура и спорт», я выступил с большой статей «Забытый участок в нашей системе физвоспитания», в которой писал о необходимости популяризировать спортивный массаж. Статья была иллюстрирована фотографией первых выпускников по спортивному массажу. Это была моя вторая статья в защиту широкого внедрения в жизнь наших спортсменов  спортивного массажа. Первая статья на эту тему была напечатана в том же журнале 6 апреля 1929 года. Носила она название «О спортивном массаже».

Пришлось мне присутствовать и принимать участие на общей конференции московских боксеров, борцов, гиревиков, состоявшейся 23 марта и посвященной вопросу о сгонке веса. И такие бывали в то время конференции! На конференции, между прочим, присутствовали Е. Денисов, Бухаров, Катулин, Желнин, В. Соколов, А. Гетье и многие другие. Конференция сурово осудила искусственную сгонку веса, назвав ее антифизкультурным явлением в жизни советского спортсмена.

Небольшое участие пришлось принять мне и в организации первых радиопередач утренней гимнастики. Свои впечатления и свои выводы я изложил в статье, помещенной в журнале «Физкультура и спорт» от  16 февраля 1929 года под название «Об индивидуальной гимнастике».

В 1928 и 29 годах вышли мои следующие работы: «Климатофизиология нервной системы в связи с применением кинетической энергии и принципы ее научного учета» в Трудах Инфизкульта № 5-6, 1926 г., «Роль кинетической энергии в лечении нервных болезней», «Теория и практика фк» № 4, 1928 г., «Южный берег Крыма» 1929 г., изд. Интуриста на разных языках.

Занятый в институте, я все же продолжал принимать участие в различных литературных журналах. При моем участии был создан журнал «Всемирный турист». В нем я помещал  свои рассказы. Я состоял сотрудником и корреспондентом журналов «Всемирный следопыт», «Вокруг света», «На суше и на море», «Земля советская», «Смена». В других журналах также печатались мои рассказы. В 1927 году я состоял членом редколлегии «Известия физической культуры».

Летом я совершил поездку в Среднюю Азию. В 1929 году вышла из печати в изд. «Молодая гвардия» моя книга «В стране Тамерлана и жаркого солнца». В издательстве товарищества писателей я выпустил сборник рассказов «Над голубым заливом». В журнале «Смена» за 1929 год в январе–марте печатался мой роман «Потомок венецианского дома». Я состоял действительным членом всероссийского литературно-драматического и музыкального общества имени А. Н. Островского, действительным членом клуба Дома Ученых. Мои портреты и карикатуры на меня помещались в тогдашних журналах. И не раз я подумывал не оставить ли институт и не пойти ли по тернистому пути писателя и драматурга. Две неудачи несколько отрезвили меня. Первая неудача была с драмой «Мечтатель». Эта пьеса была принята к постановке Малым театром и анонсировалась в печати. Когда пьеса пошла на читку, а ее экземпляр  отправлен в Главлит, цензор предложил сделать такие в пьесе изменения, которые искажали ее смысл. Я отказался о  переделки пьесы, и театр снял ее с постановки. Вторая неудача произошла с инсценировкой «Боги жаждут» Анатоля Франса.  Инсценировку романа  производил я совместно с писателем Сергеем Городецким. Инсценировка была принята  Художественным театром. Опять вмешательство Главлита. Пьеса не пошла.  Все это в достаточной мере охладило меня, о чем я не жалею в настоящее время. Все же я в 1930 году  выпустил отдельным изданием свой роман «Потомок венецианского дома» в издательстве «Молодая гвардия», а в издательстве «Земля и фабрика» вышло другое мое произведение «Собаки Стамбула». На этом я прекратил свою литературную деятельность и полостью отдался науке.

В конце 1929 года произошла смена директоров в институте. Вместо Зигмунда был назначен Магитон. Низкого роста, с плешью на голове, с бегающими в сторону глазами, этот ставленник врага народа — зам. министра здравоохранения Мухтарова, впоследствии арестованный, производил неприятное впечатление.

Свое вступление он ознаменовал напечатанием в журнале «Физкультура и спорт» фарисейской статьи «Задачи подготовки руководителей физкультуры». Этот матерый троцкист лил крокодиловые слезы о том,  что большинство руководителей  физического воспитания у нас антиобщественники, безграмотны и пр. Под этими фразами скрывался предатель, который за короткое время своего пребывания в Институте, развалил в нем работу и заставил уйти из Института многих честных работников, в том числе В. К. Стасенкова, В. В. Соколовского и других.

1930 — 31 гг. ознаменовались  резкими изменениями самого направления курса физического воспитания, сменой руководящего состава ВСФК, НКЗ, перехода Инфизкульта в ведение ВСФК при ЦИК Союза ССР.

Это было тяжелое время взаимных обвинений, подозрений, настороженности. Каждый день приносил с собой что-либо новое. Под именем критики оскорблялись честнейшие советские работники. Подлые троцкисты, замаскировавшись  под преданных членов партии, делали все, чтобы развалить работу по физической культуре, дезорганизовать тех немногих работников по физическому воспитанию, которые отдавали все силы и все свои знания  советскому народу.  Этих негодяев ничто не останавливало. Оскорблению подвергались  и Гориневский, и Стасенков, и Соколовский, и Никитин, и Багашов, и многие другие работники физического воспитания, в которых видели только «буржуазных» профессоров. Большой травле в то время подвергся и я. Особенно яростной нападки  подвергся я со стороны  Рабичева — начальника ЦК агитации и пропаганды ЦИК Украины. При чем этот матерый троцкист-террорист, пустивший себе пулю в лоб при его аресте (уже будучи первым директором  музея Ленина в Москве), обливал меня грязью не столько по линии физической культуры, сколько по линии моих литературных произведений. От него доставалось и мне, и Гориневскому, и Никитину Т.Р. Я в то время не понимал цели этой травли. Цель эта выяснилась позднее. Нас, преданных своей родине, партии и правительству, просто избивали, надеясь, что мы оставим работу в области физического воспитания. Этот мерзавец покончил жизнь самоубийством. Будучи в прошлом бундовцем, а потом, став большевиком, он спокойно и методически  делал свое каиновое дело.  Такой же травле я подвергся на страницах журнала «Спартак». Меня упрекали за то, что мои книги и статьи по закаливанию размагничивают советскую молодежь, и эта молодежь поэтому не  хочет идти работать на производство, а стремится «слиться с природой». Под напором клеветнических выпадов я решил  оставить Инфизкульт и вернуться вновь в клинику, откуда я пришел в Институт.  Перед тем, как подать заявление о своем уходе из института, я направился в НКЗ к Н. А. Семашко, который ко мне относился хорошо, информировать его о причинах оставления института.

По докладу его секретаря Шимшилевича, нарком принял меня немедленно. Я заметил, что Н. А. Семашко был скучен и грустен. Я рассказал ему о причинах своего визита, показал ему статью Рабичева. Он ее внимательно прочел и заметил мне: «Я на вашем месте не уходил. Сейчас такое время, когда каждого из нас могут критиковать и критиковать несправедливо. Вы читали, вероятно, какой критике в печати подвергался я, Ярославский, Анатолий Васильевич (Луначарский), но никто из нас не покидает своей работы!»

Н. А. Семашко протянул мне руку и сказал: «Идите, работайте, продолжайте делать ваше полезное дело для больного человека. Вот вам мой совет, а что касается огорчившей вас критики, то поверьте, она все же приличней той критики на меня, которую вы найдете в нашей стенной газете. Взгляните на газету, она висит в коридоре второго этажа!»

Нарком встал, пожал мне руку. Я вышел от него успокоенным. Разыскав стенную газету, я увидел на ней большой акварельный рисунок. На рисунке изображалась певица с огромной декольтированной грудью, поднятыми  кверху глазами, раскрытым поющим ртом, приподнятой одной рукой юбкой. Из ложи ей бешено аплодирует человек, похожий на Н. А. Через всю акварель большими буквами было написано: «Се Машка». Я понял, что речь шла об артистке Марии Гольдиной из театра Станиславского, которая вскоре стала женой  наркома.

Через месяц после моего визита к Н.А., он оставил должность наркома здравоохранения. Я продолжал работать в Институте. Место Соколовского занял Сухоруков, а ближайшим помощником Магитона стал бывший офицер Федоров — один из учеников фехтовальной офицерской школы в Петербурге, которого лично знал бывший врач этой  школы В. К. Стасенков. После революции этот проходимец под фамилией Теодори был некоторое время адъютантом Троцкого, выдавая себя за грека. Этот Теодори был другом Магитона и фактически заправлял Институтом. Многому мы научились от этих людей. Приходилось жить нервами. Не было спокойного дня. Такое нервное напряжение сказалось на моем здоровье, у меня случилось кровоизлияние, и я пролежал сначала у Склифосовского, а затем в клинике проф. Бурмина три месяца. Вернувшись в Институт, я проработал с Магитоном месяц, а затем его убрали с Теодори, и на место их пришли другие вредители Фрумин и Черняк.

Как же протекала в эти годы наша научная жизнь в стенах института? Придя в институт, Магитон потребовал от меня сокращения размеров поликлинической работы по лфк. Это требование я должен был выполнить тем более, что мой ближайший помощник доцент В. К. Стасенков должен был по настоянию Магитона в феврале 1930 года уйти из Инфизкульта. 28 января этого же года на заседании московского физиотерапевтического общества я сделал большой доклад: «Влияние физических упражнений на процессы ассимиляции у ожирелых».

С  начала 1930 года все громче и громче стали раздаваться на совещаниях, в докладах, в печати голоса о том, что пора от теоретических разглагольствований  нашей науки по физическому воспитанию перейти к  обслуживанию наукой практической работы. В связи с планированием пятилетки начали выдвигаться новые ведущие проблемы. От институтов требовали дать обоснованную теорию и общую методику физической культуры в СССР, дать практические указания по физической культуре на производстве, в  клубе, кружка, в быту, в школе, в армии. Требовали от физкультурных институтов и выпуска полноценных кадров, планирования научно-исследовательской и методической работы.

Перестройка и усиление работы по физической культуре в соответствии с требованиями реконструктивного периода социалистического строительства объяснялись еще переходом на непрерывную неделю, ставкой на массовость, продолжавшейся борьбой против рекордсменства и чемпионства, которую возглавил теперь Наркомздрав,  и о чем открыто, за подписью самого Н. А. Семашко, излагал в директивном письме Наркомздрава заведующий здравотделами от 12 января.

Особенно остро стоял вопрос с подготовкой кадров преподавателей по физкультуре. Их было ничтожное количество, а между тем преподавание физкультуры становилось обязательным во всех вузах страны, не говоря о техникумах, школах, санаториях и пр. Уже в 1930 году по представлению ВСФК ставился вопрос перед Наркомпросом об организации кафедр физического воспитания на медицинских факультетах.

Перед Инфизкультом стояло так много новых задач, что новое руководство, возглавляемое Магитоном, не могло не растеряться. Магитон выступил с предложением реорганизовать оба физкультурных ВУЗа, расширить постановку учебного дела, срок обучения довести до 3,5 лет, приемы студентов производить 2 раза в году, создав поточную систему. Это предложение не нашло поддержки и было провалено.

Большая растерянность чувствовалась  и в самом НКЗ в связи с потоком новых требований, предъявляемых к физической культуре, в связи с тем, что правительство СССР признало свою работу в области физкультуры делом первостепенной государственной важности и возложило на различные государственные органы, в том числе и на НКЗ,  ряд обязательств.

Правительство СССР своим постановлением от 3 апреля предъявило к органам Комиссариата здравоохранения решительное требование правильно влиять на развитие физической культуры, научно изучить влияние ее на человека.

На страницах «Теории и практики фк», ставшим с января 1930 года официально органом НКЗ и ВСФК СССР и РСФСР,  стали появляться статьи, требовавшие дать комплексы физических упражнений для работников промышленных производств, упражнения для коррекции профвредности, разработать зарядовую гимнастику, дать гимнастику для людей разного пола и возраста. Физическая культура призывалась на службу социалистического строительства для осуществления  пятилетки в четыре года, и ВСФК как верховный орган государственного руководства и контроля над работой по физкультуре, проводимой государственными и общественными организациями, ставил перед НКЗ и требовал от него осуществления множества различных задач. Эти требования еще больше повысились после постановления президиума ЦИК Союза ССР от 3 апреля об учреждении Всесоюзного Совета физической культуры при Центральном Исполнительном комитете Союза ССР.

Организация Всесоюзного Комитета по Делам ФК и С  привела к тому, что  в нашей учебно-производственной жизни  в Инфизкульте наступил резкий перелом. ВСФК потребовал от Инфизкульта  коренной перестройки, пересмотра планов своих работ и приближения их к жизненным требованиям социалистического государства. Институт превращался в базу  всесоюзного значения.

От работников Института требовалось перестроить свою работу в духе требования дня, и все же каждый из нас еще полностью не осознавал, как, в каких пределах и в какой форме это необходимо было сделать. Магитоновское руководство забрасывало нас демагогическими фразами, угрозами и пр., а само не могло подсказать, как же осуществить эту перестройку. Мы были предоставлены самим себе. Каждая кафедра,  каждый из нас действовал так,  как подсказывала ему его совесть, газетные статьи, выступления ответственных представителей ВСФК или НКЗ. Так например, я, идя навстречу общему требованию  придти на помощь работникам промышленных производств, на плечи которых выпала честь осуществления пятилетнего плана, немедленной установки контакта с электроламповым заводом, как одним из  крупнейших в нашем районе, организовал при их поликлинике работу по лфк, а рабочим, страдавшим геморроями, плоскостопием и пр., предложил в вечерние часы посещать кабинет врачебной гимнастики при Инфизкульте.

Каждый из нас «партизанил» без руля и без ветрил.  Положение вещей в институте до некоторой степени отражало положение вещей вообще в области физкультуры. Отсутствовало единое  плановое руководство, которое по-настоящему бы руководило бы физкультурой, царило ведомственное многовластие.

Тогдашнее ВСФК и НКЗ мало внимания уделяло даже такому основному вопросу, как подготовка физкультурных кадров,  не было людей и некому было осуществлять выполнение заданий партии и правительства. Вредители, сидевшие в большом количестве в руководстве физкультурой, холодно и расчетливо делали свое дело.

Печальная картина с отсутствием кадров и той неразберихой, которая в то время царила в области физкультурного образования в стране, особенно ярко вылилась на Всесоюзном совещании по физкультурному образованию при ВСФК СССР, созванному 30.06.1931 года, на котором мне пришлось присутствовать.

Совещание  состояло из работников физкультурных вузов, техникумов, врачей, педагогов, методистов.

Совещание единогласно отметило несоответствие существующей системы физкультурного образования задачам реконструктивного периода. Это совещание не только наметило расширение сети физкультурных ВУЗов, техников, курсов и пр., подготовку научных кадров по фк, подготовку аспирантов, но впервые поставило вопрос о заочном обучении в системе физкультурного образования, как форме подготовки новых кадров и переподготовке научных работников. Совещание единодушно высказалось за передачу физкультурного образования в ведение ВСФК, улучшения материальной базы физкультурных вузов и техникумов, за пересмотр учебных планов и программ в сторону повышения в них практических разделов.

 К 1930/31 учебному году по уставу ГЦИФК он числился научно-исследовательским учреждением, разрабатывающим научные и научно-практические вопросы  по физической культуре и высшим учебным заведениям, подготавливающим преподавателей физкультуры (специалистов высшей квалификации для вузов и техникумов), инспекторов и организаторов физкультуры,  врачей по физкультуре и врачебно-педагогическому контролю.

Тяжелая обстановка, созданная в Институте Магитоном и его ставленниками, впоследствии арестованными как враги народа, не позволяла творчески работать над различными проблемами физического воспитания. Вопросы организации и методики фк  начали в значительной степени осуществляться научно-консультативной секцией ВСФК РСФСР, председателем которой был утвержден проф. Крамаренко. Заместителем Крамаренко был д-р Жаворонков, а секретарем д-р Каллистов. Состав членов был частично обновлен, за счет ухода некоторых  работников Инфизкульта, а пополнен за счет других московских работников по физической культуре. Насколько мне припоминается, за весь 1930  год только два работника Института Д. А. Крадман и Б. А. Ивановский выступали в НКС с докладами.  Первый сделал доклад на тему «Женщина в спорте», а второй —  «Положение  о врачебном контроле над физической культурой». Все положения и инструкции, разработанные секцией, в основном касались вопросов врачебного контроля.

Работы по врачебному контролю заполняли все страницы журнала «Теория и практика фк». Это была какая-то вакханалия. Одна работа походила на другую, как две капли воды. Антропометрия, плюс функциональные пробы, плюс анализ мочи или крови после упражнений — вот перепевы каждой работы и ни одной работы по истории, методике, организации фк.

Фактический руководитель журнала Б. А. Ивановский неохотно печатал статьи, не относившиеся к врачебному контролю. Создавалось нетерпимое положение для нас, работников института, которым негде было печатать свои работы. К сожалению,  это положение продолжалось до 1945 года и после выпуска нескольких трудов  Института продолжается и сейчас.

С уходом Н. А. Семашко и заменой его М. Ф. Владимирским на посту комиссара здравоохранения  направление работы по фк начало определяться ее ролью в укреплении обороноспособности страны, повышении производительности труда и снижения заболеваемости.

Старый большевик, работник ЧКа, сам старый врач, М. Ф. Владимирский не мог не видеть отсутствия взаимодействия между теорией и практикой фк, не замечать косность и аполитичность в научно-исследовательской работе по фк  и почти полное игнорирование научными работниками ударных задач, связанных с реализацией пятилетки, с оказанием помощи строителям этой пятилетки.

Теперь на расстоянии почти 20 с лишним лет, становится особенно заметным увлечение в то время в научно-исследовательской работе по  фк  западом. Буржуазные достижения в этой области  механически переносились без достаточной критической оценки в советскую науку по физкультуре, что в свою очередь приводило к извращениям в теории физической культуры, отрыва наших работ от конкретных задач социалистического строительства.

Интересно отметить, что в передовой статье первого номера «Теория и практика фк» за 1931 год, написанной, по признанию Б. А. Ивановского,  самим В. Ф. Владимирским,  было категорически сказано, что до сих пор  в научно-исследовательской работе большой крен держат на различного рода лабораторные исследования, антропометрические и биометрические обследования. Научные данные, полученные от биометрических и антропометрических измерений и исследований, по словам наркома, в ряде случаев старыми специалистами и профессорами истолковываются неправильно, иногда дают самые черносотенные выводы.

Это были первые слова, которые определяли, может быть, свое место предмету непомерно раздувшемуся, построенному в основном на данных Мартына и прочих представителей зарубежной науки, предмету, который отвлекал на протяжении многих лет внимание почти всех работников Инфизкульта  от других, может, более важных задач, связанных с требованиями мощно развивавшегося социалистического государства.

Категорические требования о перестройке всей работы по научно-методической линии прозвучали и на пленуме ВСФК 29.03.1931 года. И там говорилось об узкобиологическом и абстрактном характере научных работ по фк, об академизме, отсутствии прикладности, о чуждых классово-враждебных методических установок в вопросах теории физкультуры.

Работники Инфизкульта стремились идти нога в ногу с требованиями жизни. На страницах печати начали появляться работы сотрудников института о физкультуре на производстве. Таковы были работы профессоров В. В. Ефимова, сменившего пр. Ненюкова на кафедре физиологии, П. А. Рудика. Даже кафедра врачебного контроля в лице Серкина, Клочкова, Кауфман начала писать о гимнастике на производстве.

Инфизкульт имел хороших работников, хороший штат сотрудников и неплохой состав студентов. Коллектив Инфизкульта в своей основной массе, по своей любви  к делу физического воспитания, по своему стремлению внести свою лепту в общее дело построения советской физической культуры, был хороший и работоспособный. И вот этот энергичный и работоспособный  коллектив троцкистское отрепье стремилось разложить. Магитон и его приспешники делали все, чтобы восстановить студенчество против преподавательского состава. Дисциплина при Магитоне резко снизилась. Студенты на занятиях грубили преподавателям и часто оскорбляли. Все заявления и жалобы оставались безрезультатными. Редкий студент раскланивался с преподавателем. Приведу пример грубого отношения к профессорскому составу. Однажды я подошел  к вешалке¸ чтобы сдать свое пальто без очереди. Немедленно раздалось несколько криков: «Эй, шляпа, становись в очередь!» Лекции посещались слабо. Студенты толпились по коридорам или шатались по двору. Усилия сознательной части студенчества бороться  за чистоту и порядок не находили поддержки ни у Магитона, ни у его тени — Теодори. В общежитиях имело место пьянство и неприкрытый разврат. Сама внешность Инфизкульта не радовала своим видом. Стены местами осыпались, полы потрескались, ремонтов не производилось. Сам Магитон любил разъезжать по  заграницам, привозить оттуда разные вещи, которые его ближние продавали соседям. За почти 30 лет моей работы в Институте более мерзкой и пакостной фигуры я не встречал в его стенах. И все же, несмотря на ужасные условия для творческой работы, мы работали и честно исполняли свои обязательства перед родиной и советской наукой.

Много приходилось работать и мне. Я по совместительству работал в Московском Авиационном институте, по утрам читал лекции у себя в Инфизкульте, вечерами  работал  в кабинете врачебной  гимнастики с больными, главный контингент которых составляли рабочие  разных заводов.

Моими усилиями и усилиями моих помощников нам удалось дать, без всякой затраты со стороны государства, образцовый кабинет врачебной корригирующей гимнастики. Аппаратура у меня была из чистого орехового дерева, специально заказанная в Харькове. По богатству и разнообразию  это был единственный кабинет в Москве, и ко мне во множестве приходили врачи, чтобы ознакомиться не только с методикой корригирующей гимнастики, но и с оборудованием зала. При зале корригирующей гимнастики имелся и оборудованный всей измерительной аппаратурой врачебно-контрольный кабинет. Я был горд созданным мною показательным уголком для коррекции, стоившим не только материальных средств, но большого усилия и труда.

Магитон постепенно отнял у меня две комнаты из моего отделения. Он уже начал покушаться и на врачебный кабинет, но не успел. Это подлое дело сделали другие враги советского народа — наследники Магитона.

В начале 1931 года я был вызван к М. Ф. Владимирскому в НКЗ. Не зная причин вызова,  я был в недоумении. Нарком принял меня любезно, усадил в кресло и изложил причину своего вызова. В деталях разговор не помню, но сущность его заключалась в следующем. Нарком говорил, что настала пора разгрузить институты физической культуры от многих разделов научно-исследовательской работы, имеющей прямое отношение к задачам Наркомздрава. Институты физической культуры не имеют соответствующих баз и опытных клиницистов.

Свою беседу М.Ф. закончил словами, что он решил иметь собственную базу для нужд НКЗ и просит меня создать при институте физической культуры и ортопедии специальное отделение, в котором бы изучались вопросы врачебного контроля, лечебной физкультуры, детской корригирующей гимнастики.

Глядя на наркома, я подумал, что он действует по евангельскому принципу: «воздадите богу богово, а царю царевы». Мне стало ясно, что т. Владимирский стремился разгрузить институты физической культуры от «врачебных» вопросов и направить работу кафедр на обеспечение вопросов, разрешение которых требовала жизнь и нужды социалистического государства.

Я принял предложение т. Владимирского. Мой приход в Государственный институт Физиатрии и ортопедии был встречен по-разному.  Если профессора Института Шенк, Мезерницкий, Черняховский приветствовали открытие нового отделения в ГИФО, то проф. Хорошко встретил в штыки предложение об открытии такого отделения.

На общем собрании всех сотрудников ГИФО я выступил с большой программной речью, не преминул напомнить, что некоторые институтские «зубры» путаются между ног и мешают созданию такого отделения. Я напомнил, что пришел не с улицы, а выполняю распоряжение наркома.

Моя речь вызвала общее одобрение. Хорошко протестовал против наименования «зубра». Вечером ко мне пришел секретарь парткома, благодарил за мою откровенную речь, за то, что я «отдернул» проф. Хорошко и обещал полное  содействие в моей работе партийного руководства.

Под отделение был отведен Цендеровский зал. Отделение получило название «Отделение лечебной физкультуры и массажа». Под мое заведывание перешли массажные, залы корригирующей гимнастики. Мне дали двух врачей, массажистов, сестер и пр. Среди врачей у меня работал бывший воспитанник и мой ученик Т. Р. Никитин, который в 1931 году окончил мединститут и которого я упросил наркома передать в мое распоряжение.

В середине 1931 года состоялся переход физкультурных вузов из ведения НКЗ в ведение ВСФК при ЦИК СССР, а через некоторое время в Инфизкульте было организовано научно-исследовательское отделение, которое призвано было служить основной базой для проработки вопросов физической культуры.

Я был приглашен работать в лечебно-профилактический сектор. В нем принимали участие проф. Российский, сменивший умершего проф. Черняховского по заведыванию кафедрой врачебного контроля, Минкевич, Котов, Вероника Гориневская.

Невозможность совмещения работы в ГИФО и в Инфизкульте, заставила меня оставить в конце 1931 года заведывание отделением в Институте физиатрии и ортопедии и переключиться на работу в новом научно-исследовательском отделении.

Смерть В. В. Гориневского была чувствительной потерей для Инфизкульта. Как старейший работник по физическому образованию он пользовался общим уважением. Обаятельный и скромный, он никогда и никому не причинил ничего плохого. Его любили сотрудники и берегли от всего, что могло вызвать его неудовольствие. Я неоднократно бывал у него дома, расположенного в районе Смоленской площади. Женат он была на еврейке — очень капризной особе. Две его и поныне живущие дочери — старые девы, своим характером мало напоминали и напоминают их благородного и честного в своих отношениях с другими отца. Высокий, худой, В. В. Гориневский отличался большой подвижностью и энергией. Осуществляя свой подъем на Эльбрус, я встретил  Гориневского на кругозоре Эльбруса. На высоту 3200 метров старик поднялся самостоятельно и не обнаруживал особых признаков усталости. Ему был в то время уже 70 лет.

После его смерти кафедра врачебного контроля стала терять свое значение, да и больше того, что она сказала, она большего не могла сказать. Каждому становилось ясно, что дело обоснования советского физического воспитания — это дело не кафедры врачебного контроля, а кафедры физиологии. Антропометрией и биометрией не установишь законы физического развития и все то, что происходит в организме спортсмена под влиянием физической культуры. И это хорошо поняли сотрудники кафедры врачебного контроля и новый руководитель Д. М. Российский. Свою антропометрию и биометрию они спустили в санитарную часть, в амбулаторию Института, а сами стали работать над вопросами, имеющими прикладное значение. Поэтому неудивительно, что с течением времени огромному количеству служащих, составлявших кафедру врачебного контроля, буквально нечего было делать. Часть из них ушла, другая часть переключилась на более интересную работу, и, что весьма симпатично, дочь  проф. В. В. Гориневского — Вероника Гориневская, которая всю жизнь числилась специалисткой по врачебному контролю,  с 1938 года вдруг объявила себя работником по лечебной физкультуре.

Очень печально обстояло у нас дело с кафедрой по физиологии. После  лжефизиолога Ненюкова, кафедрой физиологии призван был управлять проф. В. В. Ефимов, никакого отношения не имевший к делу физического воспитания. Когда-то он работал по вопросу о производственном утомлении. Все его работы, в свою очередь, были поверхностны, не глубоки, случайны и не оставили никакого следа в науке о физическом воспитании. К тому же в последнее время выяснилось, что он был антипавловец.

Весенние месяцы в Институте были особенно оживлены подготовкой к физкультурному параду на Красной площади. Много волнения принесла эта подготовка нашим товарищам практикам, да и самим студентам. Предстояло пройти и выступать перед лицом Правительства и крупнейших представителей партии. К счастью всего состава Инфизкульта, парад прошел благополучно. Физкультурный парад 1931 года положил начало физкультурным парадам, которые до 1946 года проходили на Красной площади.

В 1930–1931 годах я выпустил отдельным изданием «Гигиена туризма» в харьковском издании в 1931 году, «Ближе к солнцу», издание «ФиС» 1930, «Лечит ли физическая культура», изд. «ФиС» 1930, а также отдельные работы: «Показания и противопоказания при назначении физической культуры сердечнососудистым больным»,  «Теория и практика фк» № 6, 1930 (совместно с проф. Валединским), «Влияние врачебной гимнастики на ожирелых», «ИФК» № 10. В издании «Молодая гвардия» вышел мой роман «Потомок венецианского дома», 1930.

Следующая часть