Анна Розанова - ГНЁТ ВОСПОМИНАНИЙ

Анна Розанова никогда не рассказывала о тюремной и лагерной жизни. Она боялась этих воспоминаний. Они врезались в её память, и она не хоте­ла их ворошить. Даже своему сыну она долго не рассказывала ничего об этих годах своей жизни, дожидалась, когда он немного вырастет.

Когда сын Анны стал взрослым, окончил институт, работал на оборонных предприятиях, пришла реабилитация и Сергея и её в 1955–1956 гг. Сын не расспрашивал мать о страшном пятилетии ИТЛ, но хотел, чтобы она написала свои воспоми­нания.

В 1972 году Анне Розановой исполнилось 65 лет, и она решила написать о самом страшном в своей жизни. Сохранились некоторые наброски и план воспоминаний.

У неё был определённый талант мемуаристки, живой и свободный слог.

Из воспоминаний Анны  Розановой.

ЭТАП НА ВОСТОК

 «…1938 г. 19 ноября после 5-месячного пребывания в Новинской тю­рьме /теперь стёртой с лица земли/ нас поздно вечером отвезли на Окружную железную дорогу, потом на Северную, ледяной вагон внутри. Стан­ции мелькают мимо, в душе пустота, страх за Лёню, за жизнь оставших­ся в Москве и за неизвестное будущее. Ехали месяц, наверное, так как однажды даже ходили организованно в Иркутске в баню, с дефилированием мимо солдат «в чем мать родила», как говорится, и после бани одевание в холодном предбаннике с ледяным полом.

Но это всё ерунда. Я была молодой, здоро­вой, но были и старые… В вагоне обледеневшем в середине горит печ­ка, и около нее жмутся девки страшные — урки, поют блатные песни, по­том вдруг сорвутся, пляшут, чего-то шепчутся перед ночью, а как стем­неет, начинается шмон — делают обыск 58-й — отбирают деньги, табак, еду, теплые портянки и др. вещи, всё, что понравится. У меня не бра­ли, так как я была в авторитете у них, ходила в мужском костюме, бы­ла на вид очень здоровой (силу они уважали). Я их угощала куревом и вообще держалась проще, чем другие. Никак не могли привыкнуть друг к другу урки и 58-я. Считали 58-ую именно врагами и презирали даже урки… И чего я начинаю свою душу ворошить. Вот прочту что-то и вспо­минаю то, что пришлось пережить…

НАХОДКА

Анне Розановой «повезло», если можно так сказать о человеке, заклю­чённым в ИТЛ, что первую, большую половину своего 5-летнего срока — два года и 8 месяцев — она провела в женском лагере Находки. Бухта Находка соединена прямой железнодорожной веткой с Владивосто­ком. На берегу этой незамерзающей бухты Японского моря, лежащей к востоку от Владивостока, незадолго до начала войны 1941 г.  началось строительство большого порта для перевалки грузов материк — Колыма. На колымских приисках шло бурное развитие добычи золота, плати­ны, что требовало много рабочей силы, леса, горнодобывающей техники, бульдозеров, разного рода продуктов и…динамита.

Строительство порта Находки велось в основном почти даровой рабочей силой заключенных. Для пропитания большой массы этого контингента и вое­низированной охраны в Находке были организованы несколько животноводчес­ких и овощных совхозов по выращиванию картофеля, капусты, проса, овощей, подсолнуха, бахчевых и других районных культур. В одном из таких подсоб­ных хозяйств лагерей — совхозе «Дубининский» — больше двух с половиной лет была на принудительных работах заключённая Анна Розанова.

Климат Владивостокского округа Приморского края довольно мягкий, влажный, летом довольно жаркий, благоприятствовал выращиванию овощных ку­льтур и картофеля. Но зимой бывали сильные ветра с небольшими морозами.

Заключённых женщин не щадили. Вставали они в 5 утра, рабочий день продолжался по 12-14 часов. Все работы производились вручную — вскапыва­ние грядок, посев, прополки, подкормки навозом, сбор урожая. Нормы были очень жёсткими. За невыполнение нормы зэчек переводили на уменьшенную пайку хлеба. Но были и послабления — женщинам иногда в виде «премии» за хо­рошую работу при уборке урожая разрешали взять для себя немного картошки и овощей.

Режим содержания заключённых в Находке всё-таки был не таким крутым по сравнению с колымскими лагерями, даже в довоенное время. Заключённым полагался выходной один раз в 10 дней, а на Колыме выходные были отмене­ны вообще. Праздничные дни тоже были рабочими.

В О Й Н А

22 июня 1941 года началась война, о чем заключенные в лагерях узна­ли только через несколько месяцев_.  Поэтому на­чало войны с Германией мало, что изменило в — жизни женщин — заключённых. Та же тяжёлая работа, такие же ранние подъёмы, такие же долгие вечерние по­верки. Положение на фронтах летом 1941 г. было тяжёлым. Немцы захватили Минск, Белгород, Орёл, Курск. Складывалась катастрофическая ситуация на московском направлении. Но ничего о положении на фронтах заключённым зна­ть не полагалось, так как НКВД опасался восстаний в лагерях и попыток ос­вобождения, особенно на Дальнем Востоке. Советские власти, опасаясь всту­пления Японии в войну и захвата Дальневосточного края, с лета 1941 г. стали эвакуировать основную массу заключённых на Колыму и Чукотку.

Пароходы с этапами узников шли на север.  Этап Анны Розановой из Находки ушел на Колыму в конце августа 1941 г.

Д Ж У Р М А

Морской переход Находка — Магадан был тяжелейшим этапом для заклю­чённых. Ещё на берегу в Находке заключённым в качестве еды давали одну селёдку и день или два держали в бараках без воды. После пешего ма­рша в порт и стояния несколько часов на пирсе в ожидании погрузки заклю­чённые томились от жары и жажды. Дать воды им обещали уже на борту.

Погрузка на пароход производилась быстро. Подгоняемые прикладами ВОХРЫ,  заключённые как стадо баранов бегом поднимались по трапу и буквально ссыпались в огромные трюмы корабля. В холодных грязных трюмах были соору­жены трехэтажные нары из необструганных досок и сучковатых жердей. Трюмы кое-где освещались тусклыми фонарями. В воздухе висел запах тухлятины, пе­ребиваемый резким «ароматом» карболки. На каждой секции нар должны лежать по три женщины, но только боком, лежать на спине не позволяла малая шири­на секции. Если одна женщина поворачивалась на другой бок, то и две дру­гих вынуждены были поворачиваться.

На каждом пароходе везли по 3 — 4 тысячи заключённых. Трюмы набива­лись под завязку. Весь рейс до Магадана проходил за неделю. За это время хлеб, взятый из порта отправления, плесневел, но голодные зеки съедали и такой. Гулять на палубу зеков выпускали партиями, поочерёд­но, по трюмам, по отсекам. Кормили плохо — рыбой, иногда кашей, но воды не давали, с водой «были временные трудности». При качке и шторме людей валила с ног морская болезнь.

На одном из старых пароходов «Джурма» в 1941 году была отправлена  Анна Розанова. Летом 1944 г. на этом же пароходе направлялся в Магадан и сын Анны, 11-летний мальчик Лёня Титов.

«Нас почему-то долго не принимают на борт, и мы несколько часов кача­лись в огромных деревянных лодках, стоявших на причале, у набережной. Эки­паж «Джурмы» неторопливо подготовлял судно к рейсу…

Сидеть в лодке было очень неудобно и томительно. В тесноте натекали ноги, от голода и морского воздуха кружилась голова и все время поташни­вало. Посадка… Посадка… Какие-то подъемы, спуски, карабканье по утлым лесенкам. Кажется, я держусь на ногах только потому, что упасть некуда. Мы движемся плотной массой, я льюсь, как капля этой серой волны. Я больна. Я совсем больна. Еще утром в день этапа у меня был сильный пар и неудержи­мый цинготный понос. Я скрыла это, чтобы не отстать от этапа, от друзей. И сейчас во время посадки на «Джурму» сознание мое по временам потухает,  и я живу в отрывочном, не совсем связном мире.

Наконец-то мы в трюме. Здесь плотная, скользкая духота. Нас много, очень много, мы стиснуты так, что не продохнуть. Сидим и лежим прямо на грязном полу, друг на друге. Но лишь бы скорее отплыть… Вроде весь этап уже покружен.

Но нет, самое страшное было еще впереди… Нам казалось, что в наш трюм нельзя больше        вместить даже котенка, но в него вместили  еще несколько сот человек, если… называть людьми тех исчадий ада, которые хлынули вдруг в люк. Это были не обычные блатнячки, а самые сливки уголовного мира — рецидивистки, убийцы, садистки… Когда к нам в трюм хлынуло это месиво татуированных по­луголых тел и кривящихся в обезьяньих ужимках рож, мне показалось, что нас отдали на расправу буйно помешанным.

Густая         духота   содрогнулась от визгов, матершинных слов, от дикого хохота. Они сию же минуту принялись терроризировать « фрайерш — контриков». Их приводило в восторг сознание, что есть на свете люди, еще белее презренные, еще более отверженные, чем они  — враги народа!

В течение пяти минут нам были продемонстрированы законы джунглей. Они отнимали у нас хлеб, вытаскивали последние тряпки из наших узлов, выталки­вали с занятых мест. Началась паника, некоторые из наших рыдали, другие пытались уговаривать девок, называя их на «вы», третьи звали конвойных. Напрасно! На протяжении всего морского этапа мы не видели ни одного пред­ставителя власти, кроме матроса, подвозившего к нашему люку тележку с хле­бом и бросавшего нам вниз эти «пайки», как бросают пишу в клетку диким зверям.

…Плывем. Кажется, уже третьи сутки. Дни и ночи слились. Открываю глаза и вижу гроздья человеческих лиц. Воспаленные глаза, бледные, грязные щеки. Терпкая вонь. Особенной качки нет, но тех, кто сильно ослабел, все же рвет. Прямо на соседок, на кучи грязных узлов… Появляются вши. Их при­несли блатнячки. Жирные белые вши ползают прямо поверху, не давая себе труда прятаться в швах одежды.

Иногда люк оставляли откры­тым, и мы видели кусок торжественно неподвижного неба над морем. Мы плыли, а оно все стояло над нами. А потом, когда поносников стало уж очень много, нам разрешили даже выходить по лестнице на нижнюю палубу в гальюн… Я упа­ла на этой лестнице, потеряв сознание. В больничном изоляторе впритирочку лежали вповалку все больные. ВСЕ! Мужчины и женщины. Политики и бла­тари. Поносники и сифилитики. Еще живые и те мертвецы, до которых руки не дошли, чтобы вытащить. В углу стояла огромная параша, которой ВСЕ — и муж­чины и женщины — пользовались открыто, на глазах, у всех.

У меня оказалось сорок и три.  Это был субботний вечер и наверху, в капитанской рубке, веселились. Шаркали ноги танцующих… Наверху хохочут все громче… Но ведь здесь умирать нельзя. Среди моря. Бросят за борт аку­лам. Даже без мешка. Господи, ну подожди до Магадана!

…В сознание пришла только через двое суток, в тот день, когда «Джурма» завопила радостным голосом, увидя из-за гряды сопок очертания уже близкой бухты Нагаево.

Доходяг выносили на носилках. Их выносили и складывали на берегу аккуратными штабелями, чтобы конвой мог отчитаться в количестве, чтобы не было путаницы с актами о смерти. Мы лежали прямо на прибрежных камнях и смотрели вслед нашему этапу, удалявшемуся по направлению к городу, навст­речу пыткам коллективной бани и дезкамеры.

МАГЛАГ

Из скупых пометок плана воспоминаний Анны Розановой и подписей на полях её фотоальбомов можно сделать заключение, что с магаданской пере­сылки они вместе со своей тюремной и лагерной подругой с 1938 г. Аней Куныриной попадают в женский лагерь МАГЛАГ, а не в лагпункты колымской трассы. Аня Кунырина была художницей, и в лагере в Находке Анна Розано­ва помогала ей в клубе по художественному оформлению лагеря. Видимо, бла­годаря Куныриной её подругу Анну тоже зачислили в «художники», а это бы­ла почётная профессия.

Основная работа Анны Розановой была стирка грязного заношенного и завшивевшего рваного белья заключённых и казённого обмундирования ВОХРы. Вечером она могла пойти в клуб КВЧ и там помогала Ане Куныриной.

Чем могла ещё привлечь к себе внимание заклю­ченная Анна Розанова? Умением красиво писать ровные буквы на транспарантах и лозунгах? Вряд ли! Мастерским умением ходить на лыжах? Может быть. Лыжные соревнования среди различных подразделений магаданской ВОХРы устраивались ежегодно, в городе было несколько райсоветов общества «Динамо», объединяющих спортсменов и физкультурников НКВД и ВОХР. Мастер спорта могла каким-то образом участвовать в подготовке лыжников — вохровцев. Такое предположение подтверждается тем, что Анна Розанова сразу, бук­вально через неделю после освобождения получает работу по своей спортивной специальности в ДСО «Кировец», спортивном обществе профсоюзов.

Так или иначе, но Анна Розанова, попав в МАГЛАГ была спасена от общих тяжёлых работ на при­исках и лагпунктах Колымы. Каторжный труд, хроническое недоедание, произ­вол ВОХРы, цинга, пеллагра, дизентерия, фурункулёз, обморожения — всё это быстро превращало женщину на Колыме в мешок костей и сводило в могилу.

Женщинам в лагерях приходилось особенно тяжело. Они вкалывали и на общих работах, они были предметом вожделения мужчин- уголовников и ВОХРы.

Аня рассказывала своей сестре Вере, как в Находке при налете уголовников на женский барак пожилые женщины прятали Анну, забрасывали ее тряпьем и сами садились сверху, пока бандиты насиловали по углам молодых женщин. Удачей для  женщины-лагерницы считалась работа в прачечной, на посудомойке, особенно на кухне. За кухню, за жизнь около еды, боролись на смерть. Дело доходило до драк и поножовщины блатных девок.

Молодых и красивых женщин ВОХРа и оперуполномоченные лагерей брали принудительно себе в наложницы. Отказ от сожительства с опером или охранником означал для женщины назначение на «общие», ссылку в дальнюю погибельную «командировку» на прииск, изнурение и смерть.

В феврале 1957 года Анне Розановой в Магадане выдали такую справку: Гражданка: РОЗАНОВА Анна Дмитриевна, 1907 года рождения, уроженка Московской области,

будучи осужденной 15 июня 1938 года, находи­лась в местах заключения МВД с I июня 1938 года по I июня 1943 года, из них в местах заключения находящихся в районах Крайнего Севера с 29 авгу­ста 1941 года по I июня 1943 года.

Начальник отдела управления п/я AB-26I Ансеров

Начальник отделения Журавлев

I июня 1943 г. закончился 5-летний срок ИТЛ. Из ворот МАГЛАГа вы­шла на свободу молодая 35-летняя женщина. Пять лет назад она жила только спортивными переживаниями да любовью к мужу и сыну. Сейчас эта прошлая жизнь казалось давнишним забытым сном.

Жизнь надо было начинать сначала, с белых листов магаданских снегов.

1 — Соревнования в Магадане 2 — Вторая Зимняя Спартакиада ДСО 1949 г. 3 — Удостоверение инструктора и преподавателя Колыма