«Легенда о жизни». Воспоминания Серой Киры Владимировны

Трудно переоценить вклад преподавателей, студентов и выпускников ГЦОЛИФК в  организацию лечебной физической культуры (ЛФК) и  ее использованию в реабилитации раненых в период Великой Отечественной войны. ЛФК стала обязательной частью комплексного функционального лечения, способствующего восстановлению не только функции поврежденного органа, но и функционального состояния организма в целом, то есть значительно быстрому выздоровлению раненых бойцов и улучшению их физической подготовленности

Воспоминания о своей работе инструктора по ЛФК написала Кира Владимировна Серая — выпускница ГЦОЛИФК 1936 г. К 110-летию К. В. Серой музей публикует страницы ее воспоминаний о работе по реабилитации раненых и инвалидов в годы Великой Отечественной войны.

Музей благодарит родных Киры Владимировны Серой (сына Серого С. В., внучку Гаврилину К.Р.), а также Надежду Леонидовну Иванову — кандидата педагогических наук, доцента кафедры физической реабилитации, массажа и оздоровительной физической культуры им. И. М. Саркизова — Серазини за предоставленный материал.

О Кире Владимировне Серой

Серая (в девичестве Маркова) Кира Владимировна — родилась 28 февраля 1912 г. в Москве в семье врача — начальника  военно-полевого госпиталя. В годы Гражданской войны госпиталь оказывался то на территории,  занятой красными, то белыми, то Батькой Махно. С детства Кира отличалась смелым и сильным характером. Сын Киры Владимировны Сергей Владимирович Серый рассказал о том, что она «увела у Махно его любимого коня покататься, за что и была по личному приказу Махно выпорота на конюшне».

В 1932 г. Кира Маркова поступила в Московский институт физкультуры. Активно участвовала в выступлениях инфизкульта в физкультурных парадах на Красной площади в 1934–1936 гг., в 1933 г. работала инструктором по физкультуре в доме отдыха в Туапсе.  В 1935 г.  проходила стажировку в войсковой части г. Тифлиса в качестве инструктора по физподготовке красноармейцев, нач. состава и их семей. Занималась в части и организацией  вечеров художественной самодеятельности, и выпуском стенгазет, и даже летала на боевом самолете. За свою работу получила отличную характеристику и благодарность от командира части.

В 1936 г. с отличием окончила ГЦОЛИФК. В газете «Правда» от 29 октября 1936 г. была заметка «139 преподавателей физкультуры», в которой в числе выдающихся выпускников были названы Галина Пясецкая, Анна Шишмарева, Владимир  Вышпольский… и «лучшая студентка института  — мастер художественной гимнастики и акробатики К. Маркова».

В самом начале войны 1941 г. Кира Владимировна Серая (муж — Серый Владимир Степанович, военный, мастер спорта СССР, судья международной категории по фехтованию) окончила при ГЦОЛИФК курсы инструкторов по ЛФК.  С 1941 по 1943 гг.  работала методистом  по лечебной физкультуре в эвакогоспитале в городе Камышлов Свердловской  области.

В  1943 г. была проведена в Москву, поступила в аспирантуру при ГЦОЛИФК, одновременно работала в военном госпитале для ампутиро­ванных. Ее работа по реабилитации раненых и работа с инвалидами послужила основой для написания диссертации. Уже после войны в 1947 г.  К. В. Серая блестяще защитила диссертацию. А в 1950 г. кандидат педагогических наук К. В. Серая утверждена в ученом звании доцента по кафедре «Физическое воспитание и спорт» в МВТУ им. Баумана, где она работала с 1947 по 1972 гг.

После выхода на пенсию  с  1974 по 1982 гг. была   на общественных началах внештатным  сотрудником милиции, инструктором по работе с трудными детьми, а еще вела кружок по акробатике в школе и тоже  на общественных началах. Последние годы свей жизни Кира Владимировна работала инструктором по ЛФК в пансионате для ветеранов войны и труда в Химках, в возрасте 80 лет организовала спортзал с тренажерами, проводила зарядку.

1 — Серая К.В. с мужем Серым Владимиром Степановичем — мастером спорта СССР судьей международной категории по фехтованию 2 — К. В. Серая вручает приз капитану сборной МВТУ по фехтованию. 1953 г. 3 — Сборная Москвы на первенстве ДСО «Наука». Ленинград, 1953 г. В центре — руководитель команды К. В. Серая, 1 ряд 1 слева сын Сергей, 2 ряд 2  справа будущий  космонавт Герой Советского Союза, ректор МВТУ Алексей Елисеев 4 — «Цыганочка» — Кире Владимировне 80 лет, 1992 г.

ЛЕГЕНДА О ЖИЗНИ

 (отрывки воспоминаний К.В. Серой)

В первые же дни войны  Кира Владимировна Серая обучается на курсах инструкторов по лечебной физической культуре (ЛФК), организованных при ГЦОЛИФК. По окончании курсов К. В. Серую направляют в эвакогоспиталь № 2543 в г. Камышлов Свердловской области, где ее назначают  зав. физиотерапевтическим от­делением.

В госпитале К. В. Серой сначала приходится выхаживать не раненых, а истощенных, больных, обмороженных солдат из 7 эстонской стрелковой дивизии, отправленных на переформирование в неотапливаемых вагонах в сильные морозы через всю европейскую часть России. Неразбериха первых военных месяцев не позволила обеспечить воинов нормальным питанием и одеждой. Переохлажденные, истощенные организмы плохо сопротивлялись болезням. Некоторые новобранцы так и не смогли выйти из вагона, по приезде в Камышлов их похоронили на городском кладбище, более 450 человек.  Оставшихся в живых уже на новом месте «догнали» туберкулез, сепсис, пневмония, тиф. По-русски говорить они не умели, объяснялись больше жестами. Самоотверженность врачей, медсестер, среди которых была Кира Владимировна Серая, помогла многим из них вернуться в строй.

1 — Выгрузка раненых 2 — Справка Серой К.В. о работе в эвакгоспитале 3 — Начальник госпиталя Богуславский с медперсоналом 4 — Здание мужской гимназии, в котором разместился ЭКГ № 2543

Эвакогоспиталь  № 2543, город Камышлов,  Свердловская область 1941–1942 гг. г.

В палате 60 человек —  это бывший актовый зал школы. Каждое утро мы делаем обход по всем палатам: главный врач госпиталя, палатный врач, я как зав. физиотерапевтическим от­делением и мед. сестра.

Ночью привезли много новых больных. Я пишу больных, потому что какой-то период мы не получали ра­неных, у нас лежали больные. В основном это были эстонцы из ближайших лагерей формирования. Много было тяжелобольных элементарной дистрофией. Каждый день умирали страдающие люди, они еще не воевали, а были вывезены из оккупированной Эстонии. У этих больных нарушались все функции, самыми ужасными были параличи, вызванные общей интоксикацией. Врачи в то время не знали, что с ними делать, боялись движений и лечили только ле­карствами и полным покоем.

Во мне все протестовало против этой «неподвижности». Я бы­ла уверена, что «движение может заменить любое лекарство в ми­ре, и ни одно лекарство не заменит движение». Это придумала не я, но испытала я это на самой себе несколько раз.

В один из обходов я увидела больного, который внимательно смотрел на проходящую между койками группу, у него двигались только глаза, в которых отражалось столько надежды и мольбы о помощи, и мне показалось, что он ждет ее именно от меня. Когда мы стали проходить мимо него,  лечащий врач не остановилась, а как-то безнадежно махнув рукой, повела всю группу дальше. Вот тут я не выдержала и сказала, что дальше не пойду, попробую заняться с этим больным «П». Все считали его совершенно безнадежным, и поэтому никто не воз­разил мне. Я осталась, а среди уходящих услышала фразу, ко­торую довольно часто слышала в свой адрес  — «псих блаженный».

«П» лежал на спине, на резиновом судне, совершенно без движения и напоминал высохшую мумию, у которой жили только глаза. Он был настолько худ, что на нем можно было изучать анатомию, как на скелете. Кости были обтянуты какой-то шер­шавой кожей, покрытой язвочками и струпьями (это была общая интоксикация). По телу ползали мухи. Он еще дышал, но казалось, что каждый его выдох — это последний — больше он не наберет воздуха, — это был уже полутруп. Но я почему-то сразу решила, что я его спасу, должна спасти!

 Я подошла к нему, улыбаясь, но он мне не ответил улыбкой, только глаза как-то посветлели. Я взяла его руку, она была теплая, но не живая. Я попробовала нажимать на различные участки тела, даже колола его булавкой. Ни одного, даже самого маленького ответного движения не было, он не реагировал совсем. Только глаза в упор смотрели на меня и что-то спрашивали. У меня не было жалости, было какое-то чувство страшной несправедли­вости по отношению к человеку. Почему его бросили? Нет, не отдам я его в костлявые лапы смерти.

Первое, что я попросила сделать, это привести его и его койку в порядок. Начала поить его крепким раствором хвои, которую я сама настаивала дома. Я приходила к нему по нес­колько раз в день. Массаж ему нельзя было делать из-за раз­драженной кожи, но я двигала всеми его суставами и все время ждала, что хоть где-то появится ответная реакция, но все молчало. В то время не было у нас электроприборов, которые могли бы отметить проводимость в нервах и мышцах. Мы все де­лали «на глазок, на ощупь». Так проходили недели. Ел он с трудом, вернее только глотал то, что вливали в рот. Оправлялся он, не чувствуя этого. Через месяц я стала замечать, что ког­да ему нужно было судно, он опускал глаза вниз. Это было уже много. Я даже боялась этому верить. Идет время, а движения нет. Глаза по-прежнему грустные и вопрошающие. Мне даже начало казаться, что он боится,  что я его брошу, больше не приду.

Чтобы ему не было тоскливо между моими посещениями, я при­несла ему репродуктор. Зная, что все эстонцы очень музыкальный народ, я включала репродуктор и под музыку делала с ним уп­ражнения. И вот однажды произошло «чудо»; по радио передава­ли какой-то концерт, когда заиграла скрипка, у «П» вдруг дер­нулась рука и правая кисть сделала движение, имитирующее игру на скрипке. Если бы кто-нибудь увидел, что случилось со мной, меня тут же бы отправили в сумасшедший дом. Я вскочила, нагну­лась к «П», почему-то поцеловала его в нос.  Звенела скрипка и рука продолжала двигаться. Я поняла — я победила, и он это тоже понял! Глаза у него были закрыты, а на лице была улыбка, первая за столько месяцев.

Быстро стали восстанавливаться движения в суставах. «П» начал жевать пищу, начал разговаривать. Он торопился мне что-то рассказать, но говорил он по-эстонски, иногда вставляя русские слова. Я ему отвечала по-русски, и он меня понимал, да и я понимала почти все, что он говорил. Узнала я и причину «чуда», которое произошло.

С детства «П» занимался музыкой и прилично играл на скрип­ке, и в тот день передавала его самую любимую вещь. Вот и про­изошло «чудесное» замыкание чувства (нервного импульса) и дви­жения.

Наконец «П» сел, правда это было мгновенье, потом он сразу упал на подушку, но при этом так долго смеялся, как маленький ребенок, который спрыгивает с высоты в два сантиметра и чувст­вует себя при этом героем. Теперь надо было учить «П» вставать, ходить. Я плохо себе представляла, как это все будет. Ноги у «П» были тоненькие, похожие на длинные макароны, я их так и называла. Туловище было тоже тонкое, а рост 190 см. Как это все привести в вертикальное положение?

Я решила делать  так. Два выздоравливающих бойца помогли мне при­слонить к стене «П». Ноги у него тряслись, а у меня от страха тряслись руки. Мне все казалось, что его «макароны» подкосят­ся и он рухнет, а на полу образуется груда костей. Я подперла «П» плечом и головой, которая до­ходила ему подмышку, постояла так немножко и, убедившись, что он не падает, повернулась к нему лицом, начала медленно отхо­дить назад, протягивая к нему руки и делая пальцами призываю­щее движение, как это делают маленьким детям. «П» пошел ко мне, но не ногами, а головой и, даже не головой, а сначала глазами, затем отделилась от стены голова, плечи, потом он начал сги­баться вперед и… под это падающее тело двинулись ноги.

Все ходячие больные плотным кольцом стояли вокруг нас, так, что даже при желании нельзя было упасть. Я выдержала толь­ко два его шага. Затем мы вернули его к стене и начали все с начала. В первый день этот эксперимент повторялся три раза. Этого было вполне достаточно  — это уже были шаги — правда начи­нающиеся не с того места, как у всех людей, а откуда-то сверху, но шаги.

Долго мы так занимались  — от стенки ко мне, потом от стен­ки к кровати, к столу, к стулу и потом пошли настоящие шаги, которые он делал, держась за катящееся впереди кресло. Быстро восстанавливалось умение ходить. Мы даже ходили по лестнице. «П», узнав, что я организую самодеятельность силами больных и сотрудников, сог­ласился участвовать в наших концертах, которые мы давали в общественных местах города и воинской части, расположенной в 18-ти километрах от госпиталя. Ему достали скрипку, и он сопровождал нас и как аккомпаниатор для поющих и танцующих, и как солист. Для того, чтобы как следует укрепить мышцы ног и рук, я предложила «П» самому немножко потанцевать, хотя бы на тре­нировках. Эффект получился замечательный. В танцах он совершен­но забывал о своем недуге, забывал, что мы делаем с ним очень сложные движения, которые под силу не каждому здоровому чело­веку, мы ведь готовились к фестивалю госпиталей Свердловского военного округа.

Под музыку «П» выполнял все, что мне было надо, при этом, кроме тренировки, он получал большое удовольствие от того, что танцует, как все и даже лучше некоторых. На конкурс в Свердловск мы его, конечно, не взяли, это была очень утомительная поездка, мы там заняли первое место по всей про­грамме (песни, пляски, акробатика), но «П» стал постоянным членом нашего ансамбля.

Это спасительное влияние танцев, как элемента лечебной гимнастики, я потом широко использовала во время работы над своей диссертацией при обучении ходьбе ампутированных. Прав­да, есть одно условие  — люди должны были раньше танцевать  — тогда возникали ассоциации.

«П» выписался из госпиталя, пока я была в Сверд­ловске. Он написал мне очень трогательное письмо, в котором были такие строчки: «Я шел пешком на своих „макаронах“ 18 километров (до расположения воинской части) и дошел только благодаря тому, что все время впе­реди, как сияние видел Вас, с протянутыми ко мне руками».

После случая с «П» мое начальство сняло все запреты на применение лечебной физкультуры при всех видах заболеваний и ранений. Я стала применять все возможные и невозможные сред­ства и их многообразие.

Няни, особенно из местных жителей, даже, по-моему, стали посматривать на меня, как на колдунью. Мне предоставили большой штат из местной школы медсестер, которых я обучала массажу и лечебной гимнастике. В особо слож­ных случаях я занималась сама.

После выздоровления большинство из бойцов оставались полуинвалидами, ЛФК способна была помочь таким больным. Особенно большое значение ЛФК придавалось в госпиталях для легкораненых и в отделениях и батальонах для выздоравливающих. Для них проводили занятия лечебной гимнастикой в палатах, обучали навыкам самомассажа, разрабатывали оригинальные аппараты для кинезотерапии, применяли дыхательные упражнения, активные упражнения для травмированных конечностей… Увы, в госпиталях не хватало необходимого инвентаря, не было соответствующей аппаратуры, поэтому многое приходилось придумывать и «мастерить» самим.

«Это ее рука»

Я дежурила по штабу госпиталя. Мне позвонили, что в опера­ционной идет операция, а городская электростанция выключила свет. Я понеслась на станцию, насмерть перепугала какого-то четырнадцатилетнего паренька, которому было поручено для экономии электроэнергии поочередно выключать отдельные райо­ны города. Я представляю испуг этого мальчика, когда среди тихой ночи перед ним возникла разъяренная, лохматая женщина, в накинутой на плечи шинели. Я прямо зарычала на него, и он со страха включил все районы города.

В операционную я зашла, чтобы посмотреть, что там делается и какая там срочная операция. На операционном столе лежал мо­лодой боец и, судя по положению его правой руки, ему собира­лись ампутировать правую кисть. Готовилась к операции зав.от­делением Г.А. У раненного был почти оторван указательный па­лец. Раненый с ужасом смотрел на стол с инструментами. Но зачем же всю кисть, — подумала я, —  ведь оторван только па­лец? Так конечно проще, но зачем? Я подошла к Г.А. и спросила: «А, может быть, можно кисть оставить?» — «Можно и оставить, — ответила она, — возни только много». Раненый все слышал, он закрыл глаза, и по щекам потекли слезы.

Я вышла на улицу и ходила вокруг госпиталя, совсем забыв, что я дежурная по штабу. Операция длилась долго, указательный палец вылущили весь до самого лучезапястного сустава, но кисть сохранили.

Утром я загляну­ла в палату, где лежал оперированный «О». Он крепко спал, рука лежала на подушке с совершенно несуразной повязкой: между боль­шим и средним пальцами, в образовавшееся большое отверстие был вставлен комок ваты, отводящий до предела средний палец от боль­шого. Как боец будет этими пальца­ми работать, писать, кушать? Тем более  это правая рука. Я попросила хирургическую сестру изменить повязку — как можно ближе сопоставить большой и средний пальцы, чтобы потом легче было приучать пользоваться средним пальцем вместо указательно­го.

Швы сняли, освободили пальцы, надо было интенсивно заниматься движением. Пальцами «О» начал двигать быстро, а вот писать и держать ложку совсем не мог, я даже не могла понять, от чего это происходит. «О» очень старался, целыми дня­ми сидел у меня в кабинете и дрожащими пальцами выводил по од­ной букве. Когда его товарищи спрашивали, чего он так стара­ется?  — он отвечал: «Хочу на фронт, хочу из среднего пальца сделать указательный  — курковый, чтобы стрелять правой рукой». По военной специальности он был политруком. Наконец «О» уже начал писать целые фразы, страницы и все писал о том, какая я хорошая. «О» тренировал и левую руку и почти все ею делал. Все говорил: «В  следующий раз пригодится».

Из Свердловска пришло разрешение выписать его на фронт (он, оказывается, писал туда рапорт об этом). «О» достали ору­жие, и он с остервенением нажимал на курок учебного пистолета и винтовки.

1 — Серая Кира Владимировна 3 — фрагмент рисунка «В госпитале», Гресс Павел Никитич

Незадолго до его выписки я уехала с группой выздоравливаю­щих бойцов в лес, за 10 км от госпиталя, на заготовку дров для госпиталя. Через пять дней после моего отъезда, в 8 часов вечера к нам примчался на мотоцикле солдат и потребовал от имени комиссара немедленного моего приезда в госпиталь. Я да­же не переоделась, а так и села в коляску в грязной телогрейке, брюках и сапогах. По дороге я никак не могла понять, о чем мне рассказывал водитель. Поняла только, что в госпиталь из Сверд­ловска приехали какие-то врачи, идет конференция и скандалит «О» из-за того, что о его руке докладываю не я, а Г.А.

Когда я вошла в аудиторию, все громко рассмеялись. Наверное, я была похожа на лешего, а, может, и на ведьму. Лицо у меня бы­ло все в саже от костра, но отступать было поздно, и я храбро двинулась к столу.

«О» очень обрадовался моему приходу. Он показывал на меня пальцем, средним пальцем правой руки, переделанным в указательный, и говорил захлебываясь: «Вот ее рука, она ее сделала, а почему об этом докладывает Г.А.?»

Мне было очень неудобно перед Г. А. Она стояла у стола с таким видом, как будто ее облили холодной водой. Из такого не­ловкого положения меня вывел голос комиссара, он довольно рез­ко, правда, улыбаясь, сказал: «Ну, давай, Серая, если это твоя рука, докладывай!»  Я как могла с ходу доложила о методике занятий, подробно остановилась на специальных упражнениях, ко­торые мы применяли, ничего не сказав, конечно, о несостоявшейся ампутации и неправильной перевязке. Я думаю, что виновники это­го сами поняли свои ошибки. «О» подошел ко мне, обнял меня, крепко поцеловал в щеку и сказал, поклонившись: «Большое те­бе спасибо, доктор, вот ты и есть настоящий человек!». Тут он повернулся и вышел, махнув рукой. Меня по­благодарили и разрешили уехать. Когда я вышла, я увидела «О». Он меня ждал и долго еще молча  тряс мне руку.

Работы народного художника СССР, лауреата двух Сталинских премий второй степени Жукова Николая Николаевича, 1943–1945 гг.

ххх

В нашей работе, пожалуй, больше нужна была педагогика. Приходилось самой изобретать всякие упражне­ния, которые, приносят лечебный эффект, отвлекали бы людей от самого слова «физкультура» (хотя и с приставкой «лечебная»), которое с трудом воспринималось больными, тем более, ранеными и ассоциировалось у них с чем-то трудным и доступным только здоровым, но определенно вредным при их теперешнем состоянии.

Например, по ходу лечения необходимо было в течение дня несколь­ко раз делать длинные выдохи, вытягивая губы трубочкой. Ну, разве будет делать это солдат, если около него не будешь сто­ять? А стоять около каждого — нет времени. Они вообще считали, что это дурь какая-то. Я придумала игру-соревнование: сделала колпачок из плотной бумаги, одела его на леску, широкой стороной к больному. Один конец лески прикреплялся к кровати, другой конец держал больной и, когда он дул во внутрь колпачка, тот двигался по леске к спинке кровати. Чем сильнее дул больной, тем быстрее двигался колпачок. Сделав каждому такую «игрушку», я устраивала соревнования. Чей колпачок первым касался спинки кровати, тот объявлялся победителем и даже получал приз — конфе­ту, печенье или еще что-нибудь… Лечебный  эффект получался замечательный. 

1 — К. В. Серая работает с пациентом 2 — В госпитале Свердловска

Комиссар как-то спрашивает начальника госпиталя: «Чем это у Вас больные занимаются? Как ни зайдешь в некоторые палаты, сидят люди и дуют на какие-то бумажки». Главный врач смеется: «Это Серая придумала, и так здорово получается, все хотят выиграть и поэтому тренируются целый день».  А нам нужен конечный  — целебный результат. Мы его и получаем.

То же происходило при ранении рук, особенно кисти и пальцев, при стойких сгибательных контрактурах в их суставах. Разраба­тывались пальцы с трудом. Нужно сидеть и разгибать пальцы  — скучно и не убедительно. Устраивали такую игру: ста­вили с двух сторон на краю стола шашки. Каждый участник должен выбить шашку противника с первого хода или сделать предвари­тельный ход, стараясь оставить свою шашку на столе. Получалась интересная игра, приносящая большую пользу. Для того чтобы уп­ражнялись все пальцы, щелчки разными пальцами имели свою оцен­ку в очках (указательным — одном очко, средним — два и т. д.). В качестве зрителей мы приглашали раненых, которым нужно упражняться в наклонах, они и поднимали падающие шашки, помогали товарищам  и сами упражнялись. За помощь им разрешалось поиграть после занятий. Тут уж мы «убивали» не двух зайцев, а все десять.

Когда в 1943 г. ГЦОЛИФК вернулся в Москву, сотрудники кафедры ЛФК во главе с профессором И. М. Саркизовом — Серазини  взяли шефство над эвакогоспиталем № 3431. Этот военный госпиталь размещался недалеко от института — на улице Радио. В этом госпитале работу по ЛФК вела старший методист с высшим физкультурным образованием наша выпускница Серая Кира Владимировна.

Это был огромный госпиталь на 1000 коек. Сюда поступали особо тяжелые  раненые, в подавляющем большинстве с ампутированными конечностями. Помочь таким больным было трудным делом. Освоить протезы, вернуться к активной жизни —  вот что было необходимо сделать, в этом большую помощь оказывала ЛФК.

Процедуры по ЛФК проводились в виде гигиенической гимнастики, лечебной гимнастики и физкультурно — массовых развлечений. С безрукими и безногими ежедневно проводились игры в мяч, кегли и бильярд. Летом на стадионе и в парке проводились тренировки и соревнования по гранато — метанию, волейболу, бегу, прыжкам и плаванию. К. В. Серая вместе с Саркизовым-Серазини искали новые методы долечивания раненых. Так помимо известных упражнений в методику занятий были включены танцы.

Уже после войны в 1947 г. К. В. Серая блестяще защитит диссертацию, и ее благодарные бойцы придут на защиту и продемонстрируют свои успехи.

Документы Эвакогоспиталя № 3431, из архива ГБУ «ЦГА Москвы»

Диссертация

В аспирантуру на кафедру Л.Ф.К. я поступила в 1943 году. Одновременно пошла работать в военный госпиталь для ампутиро­ванных. Темой моей диссертации стала: «Лечебная физкультура при двухсторонней ампутации бедер».

Не случайно выбрала я эту, пожалуй, самую трудную тему из раздела ампутаций. У человека нет двух ног выше колена, остал­ся только один тазобедренный сустав. Наденут на культи протезы, на которых есть искусственные суставы (колени, голеностоп), а  как научить ими пользоваться? Как надо таких людей учить стоять, ходить? Вот сколько вопросов поставила передо мной жизнь. В литературе я не нашла ответа.

Оказывается это страшно. А почему? Что же получилось у человека с культей? На конец культи как бы передвинулись нервы и рефлекторные точки, находящиеся на подошве. Иногда даже человек чувствует, как болят пальцы, пят­ка, которых нет. Человек, стоящий на протезах оказался высоко над полом по своим ощущениям. Вот это уже из области акробатики.

Значит, кроме специальной подготовки культи к протезирова­нию нужна подготовка вестибулярного аппарата, равновесия. Большое место занимала психологическая подготовка, надо преодолеть страх перед высотой.

Мы придумывали различные приспособления, вроде мягкого брев­на, по которому человек передвигается сидя прямо и боком. Брев­но постепенно поднималось до полутора метров от пола.

Придумывали специальные упражнения для укрепления рук: вся­кие лазания по канату и гимнастической стенке, переворачивали человека вниз головой и учили ходить на руках. Нам казалось, что теперь с тренировкой вестибулярного аппарата и равновесия все в полном порядке. Но стоило нам одеть челове­ку протезы, поставить вертикально, и он  тут же падал, если его не поддерживать.

Фотографии из документов Эвакогоспиталя № 3431, из архива ГБУ «ЦГА Москвы»

Вспомнилось детство  — мы ходили на ходулях, даже прыгали и танцевали на них. Но я ведь имела подошву, я стояла на своих ногах и чувствовала поддержку, держась за палки. Мне сделали в госпитале ходули типа протезов, так чтобы ноги у меня висели в капсуле, которая одевалась на бедра. Я начала на них трени­роваться без палок. Сколько я падала, сколько шишек и синяков появилось у меня. Я не учла одного, что мои нервы, находящиеся на подошве никуда не переместились, а так и остались на ней. Так что я ходила фактически в подвешенном состоянии, практиче­ски на бедрах. Но я все-таки добилась успеха. Однажды мне, во время моих тренировок кто-то бросил мяч. Я, забыв о том, что я без поддержки, поймала его.

Начала тренироваться с партнером. Между прочим, делала это тайком, на заднем дворе госпиталя, чтобы люди не смеялись. И, в конце концов, дошла до свободной ходьбы. Сообразила — надо больных отвлечь от протезов.

Сначала мы проделывали «бытовые» эксперименты, как мы их называли. Дашь человеку, стоящему на протезах, таз, наполненный водой, и говоришь: «Отнести в другой конец зала, только смот­ри не разлей, а я пойду рядом». И вот он идет, идет медленно, не уверенно, смотрит на таз, на воду и идет, а я остаюсь на месте и с замиранием сердца слежу за ним. Он доходит до про­тивоположного конца зала, а там его встречает страхующий, берет у него таз и тогда он оглядывается и видит, что я стою на мес­те, далеко от него и понимает, что сам прошел такое большое расстояние. Было много вариантов таких экспериментов.

Сколько радости это приносило людям — осознание того, что он может ходить сам, в нем восстанавливался натренированный с детства динамический стереотип «ходьба». Человек поверил в свои возможности и стал самостоятельно тренироваться. Потом возникла мысль:  а если танцы, если все под музыку?

Посоветовавшись со своим научным руководителем  — профессором Саркизовым-Серазини, мы включаем в наши занятия танцы — фокст­рот, танго, где нужны, в основном, приставные шаги. Дело пошло очень хорошо, особенно для тех, кто раньше умел танцевать. При­думывали игры в волейбол — стоя на месте, или сидя через низкую сетку. Учили всех падать и вставать без посторонней помощи.

1 — Иван Михайлович Саркизов — Серазини 2 — страница из дисертации Серой К.В.

Один инженер потерял обе ноги ниже колен и руки — кисти. Ему ампутировали их после того, как он прополз на спине, дого­няя свою часть, 15 километров. Он был ранен в грудь и потерял сознание. Его считали мертвым и оставили в лесу. Когда он очнул­ся, сообразил, что лежа на груди он потеряет много крови. Заткнув рану порванной рубашкой, он пополз на спине. Его подобрали партизаны, доставили в полевой госпиталь, где ему ампутировали отмороженные руки и ноги. Уже в нашем госпитале в Москве му­жество начало покидать его. Он целыми днями лежал, рассматривая потолок и отказывался от каких-либо занятий. Мне казалось даже, что ему кто-то достает морфий. В таком состоянии больного труд­но уговорить что-нибудь делать, а делать надо. Надо сделать так, чтобы он сам себя обслуживал.

Ему сделали специальную операцию на одном предплечье, так называемые, «пальцы Крукенберга», похожие на клешни краба. На другой руке сделали рабочие пальцы. Руками он начал работать, занимаясь специальной гимнастикой. С ходьбой было хуже, боится. Причин для страха будто бы должно быть меньше, чем у людей с ампутацией двух бедер. Ведь у него есть такие нужные суставы, как колени. А тут оказывается, совсем другой страх, нет рук, нечем схватиться, если будет падать. С длинными разговорами, убеждениями начали понемногу ходить, но только до лестницы, а дальше — никак, ни на одну ступеньку. Как-то принесла в палату, где лежал этот больной, домашней кислой капусты. Очень всем пон­равилась. Своему подопечному я сказала: «Дам целую банку, толь­ко на лестничной площадке, это пять ступенек вниз». Жестоко? Может быть, но надо же искать какой-то выход, чтобы человек убе­дился, поверил, что можно ходить по лестнице, не держась за пе­рила, даже на протезах.

Выход на этот эксперимент был торжественным. Зрителей было, наверное, даже больше, чем надо. «Болельщики» молча  наблю­дали. Я чувствовала себя очень неловко, как инквизитор.

Как же велико было желание у человека покушать домашней ка­пусты. Он подошел к краю ступеньки, тяжело вздохнул и шагнул, пошел по ступенькам (конечно, страховка была обеспечена). Была такая тишина, что было слышно, как скрипят протезы. Он спустил­ся. Какое у него было счастливое лицо (мне даже стало совестно), Он начал есть капусту прямо там, на лестничной площадке, своими руками — «клешнями». Зрители деликатно куда-то исчезли. Я хотела ему помочь подняться на эти пять ступенек, но он гордо отказал­ся и пошел сам. А потом уже начались ежедневные занятия, тренировки, и вы­писался он, в совершенстве владея своими искусственными конеч­ностями.

После войны я получила от него письмо. Он писал, что работа­ет инженером по строительству мостов в Сибири.

Закончилась моя работа в госпитале, надо было защищать свои материалы перед учеными.

Защита диссертации прошла просто блестяще. Многие из моих больных согласились демонстрировать свои достижения. Народу на защите было много. Защита проходила в актовом зале института физической культуры. Зал был полон и никто не хотел верить, что люди, которых я демонстрировала в первой части своей защиты, беспомощными обрубками, сидящие на гимнастических матах, пере­одевшись в костюмы, вышли на протезах и в паре с медсестрами продемонстрировали танцы под музыку. Я, конечно, очень волновалась и многого даже не видела и очнулась только тогда, когда раздались аплодисменты и меня начали целовать какие-то люди. Я даже не помню кто.

Мои официальные оппоненты, особенно академик Иваницкий М.Ф., автор учебника по динамической анатомии, настолько умилился, что просто подошел ко мне и крепко меня поцеловал, назвав себя при этом старым дураком, который еще искал (как он сказал) ка­кие-то недостатки в моей диссертации (как это положено офици­ально делать все всех отзывах). Но самое приятное для меня бы­ло услышать от неофициального оппонента, представителя госпита­ля — зам. начальника лечебной части. Он сказал так: «Я диссер­тацию не читал, мне было некогда, но я знаю диссертантку. Так вот, у нее такое сердце, что если бы они были даже совсем мерт­вые, они бы у нее тоже танцевали».

Эта была самая высшая похвала для меня и моей работы. Только в этом госпитале я окончательно поняла, какие огромные возмож­ности скрыты в человеческом организме, если только не упасть духом.

После войны я встречала многих своих пациентов. Они прек­расно себя чувствовали, работали, учились и очень хорошо владели своими «чужими» ногами. Бывали у меня в гостях, даже с женами и детьми.

Вот это самое большое для меня «спасибо»!